Физик о лирике и войне

92-летний профессор О. Д. Казачковский – живая легенда Обнинска. Еще в декабре 1943 года, в письме с фронта, он признался своей будущей жене Тамаре Белановой: «…меня прельстило атомное ядро и возможность получения практически неограниченных количеств энергии». Обе свои любви (к жене и ядерной физике) Олег Дмитриевич пронес через всю жизнь.
Его имя стало широко известно в научном мире благодаря исследованиям по физике реакторов на быстрых нейтронах. Эти исследования он начинал вскоре после окончания Великой Отечественной войны под руководством выдающегося ученого А.И.Лейпунского и впоследствии удостоился за них Ленинской премии. Олег Дмитриевич причастен к созданию практически всех быстрых реакторов, включая ныне действующий БН-600 на Урале.
В 1964 – 1973 годах О. Д. Казачковский был директором НИИ атомных реакторов в Димитровграде. В 1973 – 1987 он возглавлял обнинский Физико-энергетический институт, который теперь носит имя его учителя.
Несмотря на почтенный возраст, Олег Дмитриевич сохраняет ясный ум, изумительную память и жизнелюбие. В беседе с нашим корреспондентом он рассказывает о некоторых эпизодах Великой Отечественной войны, которая для него началась в Молдавии, а закончилась в Германии. Ему пришлось сражаться в самых горячих точках Сталинградского, 4-го Украинского и 2-го Белорусского фронтов.
- Олег Дмитриевич, Ваша жена сохранила все Ваши письма военных лет. В одном из них Вы утверждаете: «Лирика! Как она не совместима с войной! Война убивает всякую лирику!» И в то же время командир 85-го гвардейского гаубичного артполка, где Вы служили начальником разведки, заставил Вас написать стихи. Командованию они понравились. Ваше стихотворение было размножено на машинке и роздано всему личному составу.

- Только для себя я его не сохранил. Мне не хватало лирических способностей. В конце 43-го исполнилось два года со дня образования нашего полка. Мы стояли в обороне на Сиваше, было скучновато, и командование захотело как-то подбодрить людей. Для торжества по случаю этого юбилея командир полка не нашел ничего лучшего, как поручить мне сочинить обращение к личному составу в стихотворной форме.Напрасно я доказывал, что никогда стихов не писал, что я физик, а не лирик. Он стоял на своем и в конце концов заявил: «Ты человек способный к наукам – значит, должен уметь и стихи сочинять! Чтобы завтра к утру стихотворение было, а не то посажу на губу!» Не знаю, насколько серьезно он это говорил, но за отказ разукрасить боевой листок одного нашего сержанта отправили в штрафной батальон. Так что пришлось мне выполнять срочное задание.
Мучился до полуночи в землянке и «выдушил» из себя одно четверостишие. А утром «нашло вдохновение»: я с ходу написал еще три.
- А что это были за стихи?
- Просто набор звонких по тому времени фраз вроде: «С боями ты прошел два года. Стоял на смерть» и т.п. В общем, в стиле: «Служил Гаврила хлебопеком. Гаврила булку выпекал…» Но те, у кого был настоящий поэтический талант, действительно укрепляли наш дух на фронте.
- Кому из тогдашних поэтов это удавалось делать лучше всего?
- Прежде всего, я хочу назвать Александра Твардовского. Его поэма «Василий Теркин» не случайно названа книгой для бойца. В ней все схвачено естественно, правдиво, и в то же время читается она с большим интересом. В минуты затишья мы передавали стихи Твардовского друг другу. Их печатали и фронтовые газеты. Еще нужно отметить стихотворение Константина Симонова «Жди меня». Многие бойцы повторяли его про себя перед боем как молитву. В качестве военного корреспондента он побывал на правом берегу Волги во время боев за Сталинград и оставил о них достоверное описание в своей повести «Дни и ночи».
Из фронтовых писателей я хотел бы отметить еще Виктора Некрасова, который был участником Сталинградской битвы. Он засвидетельствовал ее самые тяжелые моменты в документальной книге «В окопах Сталинграда», убедительно показав, что перед лицом смерти обнажаются самые существенные качества человека. В критических случаях меня самого не раз выручало боевое товарищество.
Этой теме посвящен роман Эриха М. Ремарка «На западном фронте без перемен», который произвел на меня сильное впечатление. Я его прочитал еще перед войной и все ожидал, что и у нас наступит такое же внутреннее опустошение, душевное огрубление, как это случилось у его героев. Но ничего подобного со мной и моими товарищами не произошло. Наверное, потому, что в отличие от немцев, мы отчетливо осознавали, во имя чего воюем. Наши солдаты и офицеры проливали кровь за родную землю, а не за иллюзию высшей расы, призванной управлять и подавлять других.
- Но в начале войны многие немцы, упоенные легкими победами, были настроены благодушно. Помню, как Вы рассказывали про трагикомический случай. Один наш сержант, комсорг полка, напоролся на вражеских танкистов, приняв их за своих. Немец не стал его расстреливать, а просто указал ему дорогу к фашистам в тыл, где он должен был сдаться. Комсорг его не послушался и вернулся в свою часть.
- Но война вскоре «вызверила» их души. Впервые мне довелось это узнать в декабре 1941 года в Ростове. Немцы удерживали тогда город всего 10 дней. Недалеко от театра им. Горького я обратил внимание на сгоревший дотла большой пятиэтажный дом. Подумал, что это результат бомбежки или артобстрела. Оказалось, его сожгли каратели. Их вызвали, когда возле этого дома был убит немецкий офицер. Кто убил – неизвестно. Каратели не стали выяснять: ночью оцепили дом и подожгли. Тех, кто пытался выскочить из огня, расстреливали. Не пощадили ни детей, ни женщин.
Потом с таким варварством я сталкивался в Донбассе, Приднепровье, Белоруссии и в Польше. Для убежденных нацистов славяне были такими же «недочеловеками», как и евреи.
- А в нашем стане не проявлялся синдром палача?
- В Крыму, под Симферополем, я был свидетелем, как один из командиров расстрелял 10 пленных немцев. Но тогда ситуация была очень сложная: в любой момент наши позиции могли атаковать крупные силы противника. Артполк оказался один в тылу противника на стратегически важной развилке дорог – ни пехоты, ни танков с нами не было. И все же не всякий способен запросто стрелять в безоружных людей…
- Помните Ваш последний бой?
- Последний бой у меня был в апреле 1945 года на Одере, севернее Берлина. Мы находились на небольшом пустынном островке. С левого берега нас обстреливали из пулеметов и минометов. А в минуты затишья оттуда доносились угрозы и ругательства на русском родном языке. Возможно, там были власовцы или русские в немецкой форме. Им терять было нечего, и они сражались до последнего. Вот это еще одна трагедия Великой Отечественной войны.

Беседу вел Олег Чечин